Краткая характеристика дария 3 как полководца. Смерть Дария III
Царем стал Дарий Кодоман , дед которого был брат Артаксеркса Мнемона , а мать, Сисигамбида, была дочь Мнемона. Народ радовался его воцарению, потому что он славился кротостью, красотою и храбростью. На войне с кадусийцами, когда их вождь, человек громадного роста, вызывал врагов на поединок, Дарий один из всех персов отважился принять вызов, и убил великана. В награду за это Ох сделал его сатрапом Армении, и в целой Персии не было человека, пользовавшегося такою славою, как он. Багой помог ему подучить престол в надежде управлять государством от его имени. Но увидев, что Дарий не слушался его, хотел отравить царя. Дарий предуведомленный об этом, принудил злодея выпить приготовленный для царя кубок с ядом. – Свободный от пороков, которыми осквернена была жизнь прежних царей, одаренный многими прекрасными качествами, Дарий стал править царством милостиво и справедливо, насколько было возможно при расстройстве государственного быта. Многие хорошие греческие воины поступали на службу к персидскому царю по ненависти к македонскому владычеству над родиною . Но время погибели персидского царства быстро приближалось. Дарий пал жертвою дурного управления своих предшественников. Он не был способен спасти царство от грозы, готовившейся на западе; у него не было нужных для этого военных талантов и политической зоркости, у персидских войск не было прежней храбрости и дисциплины. Давно было видно, что должно ожидать нападения македонян. Филипп ясно выказал свое намерение вести войско в Азию, установив у себя в царстве, рядом с прежним греческим счетом монеты на серебро, персидский счет на золото. Но персы не предпринимали никаких мер обороны, и были не готовы к ней, когда Парменион и Аттал переправились с передовым отрядом македонского войска в Азию. Не воспользовались персы и смутами в Македонии по смерти Филиппа. Предприимчивый Мемнон, сделавшийся по смерти своего брата Ментора (около 336 года) начальником войск в Малой Азии, советовал перенести войну в Европу; персы не послушались его, не приняли даже мер помешать высадке неприятеля, ограничились незначительными оборонительными действиями против Пармениона, принявшего команду войсками в Малой Азии после убийства Аттала, и полагали, что всякая опасность отвращена, потому что царем в Македонии стал неопытный юноша, а Мемнон оттеснил Пармениона на берег Эолиды.
Демосфен обещал склонить афинян к союзу с персами, если Дарий даст им денежное пособие. Сначала персы отвергли это предложение; только когда Александр победил фракиян и иллирийцев, они послали грекам денег на войну; мы видели, что эта поддержка ускорила приготовления греков к войне (стран. 175). Противники Демосфена говорили, что он оставил себе 70 талантов из 300, присланных Дарием в Афины, но не могли ничем подтвердить это обвинение.
Дарий III (Кодоман) - правил в 336-330 годы до н. э. В конце 335 года Дарий III вновь завоевал Египет . В 333 году в битве при Иссе Дарий потерпел поражение от Александра Македонского, в 331 году у Гавгамел армия Дария III потерпела полное поражение и он бежал в Восточный Иран, где был убит своим сатрапом Бессом.
M. А. Дандамаев. Ленинград.
Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. - М.: Советская энциклопедия. 1973-1982. Том 4. ГААГА - ДВИН. 1963.
Дарий III, Кодоман, последний царь в Древней Персии в 336-330 до н. э. из династии Ахеменидов. До вступления на престол: был сатрапом Армении. В конце 335 завоевал Египет. В условиях усиления угрозы со стороны Македонии пытался при поддержке Демосфена установить союз с греками. Возглавляемая Д. III перс, армия была разгромлена войсками Александра Македонского в битвах: при р. Гранин в Малой Азии (334), при Иссе (333) и Гавгамелах (331). Представлявшее непрочное военно-административное объединение, гос-во Ахеменидов распалось. Бежавший в Бактрию (Вост. Иран) Д. III был убит сатрапом Боссом.
Использованы материалы Советской военной энциклопедии в 8-ми томах, том 3.
Дарий III Кодоман - сын Арсама, последний персидский царь из
династии Ахеменидов (336-330 г. до н.э.). Родился около 380 г. и воспитывался
при дворе Артаксеркса III Оха. В молодости Кодоман принимал участие в походе
против кадусиев, во время которого одержал победу в единоборстве перед битвой
над самым сильным воином из кадусиев. В 345 г. воевал в Египте. После смерти
отца в 344 г. Кодоман был назначен Артаксерксом III сатрапом Армении.
В 338 г. всесильный евнух Багой отравил Артаксеркса III, а в 336 г. расправился
с его преемником Арзесом и предложил Кодоману взойти на престол.
Последний согласился и стал царем Персии под именем Дария III. Опасаясь козней
Багоя, Дарий III отравил его.
Между тем назревала война с Македонией. Македонский царь Филипп II готовил поход
в Азию. Дарий III вынужден был принять необходимые меры для отражения
македонской агрессии. Узнав о смерти Филиппа II, Дарий III вздохнул с
облегчением. Однако он недолго наслаждался покоем. В 334 г. сын Филиппа II
Александр вторгся в пределы Персии с 35-тысячным войском. 100-тысячная
персидская армия была разгромлена на реке Граник, и на сторону македонян перешли
многие города Малой Азии.
Осенью 333 г. Дарий III потерпел от македонян еще одно поражение при Иссе.
Причем в плен попали его мать, жена и дети. Вслед за этим Александр Македонский
отнял у Дария III Финикию, Сирию, Палестину и Египет.
В течение двух лет Дарий III готовился к решающей битве с Александром
Македонским. По сведениям античных авторов, ему удалось собрать миллионное
войско. Битва произошла в октябре 331 г. у селения Гавгамелы. Невзирая на
численный перевес, войско Дария III было разбито, сам царь бежал сначала в
Эктабаны, затем в Бактрию. Александр Македонский шел за ним по пятам. В Бактрии
против Дария III был составлен заговор, во главе которого стоял сатрап Бесс.
Заговорщики убили царя и бросили его тело в повозке прямо на дороге. Александр
Македонский велел похоронить последнего персидского царя со всеми подобающими
почестями.
Арриан о Дарий III Кодомане: "Не было человека, который бы вел себя на войне так
трусливо и неразумно; вообще же жестокостей он не творил, может быть просто
потому, что творить не довелось: только вступил он на царство, как пришлось ему
воевать с македонцами и эллинами. Даже при желании нельзя было издеваться над
своими подданными, находясь в опасности, еще большей для себя самого, чем для
них. При жизни на него обрушивалась одна беда за другой; с самого начала, как он
пришел к власти, не было у него передышки. Сразу же его сатрапы были разбиты в
конном сражении при Гра-нике; сразу же были отняты Иония, Эолида, обе Фригии,
Лидия и Кария, кроме Галикар-наса, но вскоре был взят и Галикарнас, и вдобавок
еще все побережье вплоть до Киликии. Затем его собственное поражение при Иссе,
где его мать, жена и дети на его глазах были взяты в плен; потеря Финикии и
всего Египта; позорное бегство - одним из первых - при Арбелах и гибель большого
войска, состоявшего из одних варваров. С этого времени он как беглец скитался по
своей державе и умер, преданный своими близкими в самый критический момент; царь
и одновременно узник, ведомый с позором, он погиб от козней, которые замыслили
самые близкие ему люди. Такова была судьба Дария при жизни; когда он умер, его
погребли по-царски; дети его получили от Александра такое содержание и
воспитание, какое получили бы от самого Дария, останься он царем. Александр стал
ему зятем. Когда Дарий скончался, ему было около пятидесяти лет".
Использованы материалы кн.: Тиханович Ю.Н., Козленко А.В. 350 великих. Краткое жизнеописание правителей и полководцев древности. Древний Восток; Древняя Греция; Древний Рим. Минск, 2005.
Далее читайте:
Ахемениды , царский род, правивший в Персии в 700-330 гг. до Р. Х.
Исторические лица Ирана (биографический справочник)
Всё об Иране и персах (справочник ХРОНОСа)
Литература:
Струве В. В., Восстание в Маргиане при Дарии I, "ВДИ", 1949, No 2;
Струве В. В., Восстание в Египте в первый год царствования Дария I, в кн.: Палестинский сборник, в. 1, М.-Л., 1954;
Prásek J., Dareios I, Lpz., 1914;
Junge P. J.. Dareios I. König der Perser, Lpz., 1944;
Olmstead A. T., History of the Persian empire, Chi., 1959.
Дарий III Кодоман (ок. 380 г. до н.э. - ок. 330 г. до н.э.), персидский царьПоследний представитель династии Ахеменидов . Потомок Кира II Великого , представитель боковой ветви Ахеменидов, внук Остана, брата Артаксеркса II . Воспитывался при дворе Артаксеркса III Оха . До вступления на престол носил имя Кодоман.
В молодости принимал участие в походе против кадусиев , во время которого одержал победу в единоборстве перед битвой над самым сильным воином из кадусиев. В 345 г. до н.э. воевал в Египте . После смерти своего отца Арсана в 344 г. до н.э. был назначен Артаксерксом III сатрапом Армении .
После того как могущественный евнух Багой вначале отравил Артаксеркса III, а в 336 г. до н.э. расправился с его преемником Арзесом , он предложил Кодоману взойти на престол. Он согласился и стал царем Персии под именем Дария III. Багой желал управлять Дарием как марионеткой, но тот, опасаясь козней Багоя, сумел отравить его и стать полновластным правителем.
Впоследствии Александр говорил, что персидский царь умер у него на руках, и считал себя его преемником. Когда Бесса поймали, Александр велел бичевать его как преступника, совершившего тягчайшее преступление - цареубийство, а потом голого, в ошейнике, его направили в Бактры и казнили. Тело Дария Александр распорядился похоронить в усыпальнице персидских царей со всеми почестями. Дети Дария получили содержание соответственно их царскому происхождению, а Александр взял в жены его дочь Статиру . Со смертью Дария III царская династия Ахеменидов прекратилась.
Арриан писал о Дарии:
"Не было человека, который бы вел себя на войне так трусливо и неразумно; вообще же жестокостей он не творил, может быть просто потому, что творить не довелось: только вступил он на царство, как пришлось ему воевать с македонцами и эллинами. Даже при желании нельзя было издеваться над своими подданными, находясь в опасности, еще большей для себя самого, чем для них. При жизни на него обрушивалась одна беда за другой; с самого начала, как он пришел к власти, не было у него передышки. [...] царь и одновременно узник, ведомый с позором, он погиб от козней, которые замыслили самые близкие ему люди "
Собственное имя Дарявахуша было, кажется, Арташат. Он принадлежал к боковой ветви Ахеменидов и был настолько дальним родственником правящей династии, что не внушал ее членам серьезных опасений. , во избежание смут перебивший многих своих ближайших родичей, оставил Дарявахуша в живых и даже сделал его сатрапом Армении. В 336 г. до Р. Х., после очередного переворота, всемогущий евнух Багой провозгласил Дарявахуша царем. Опасаясь козней Багоя, новоиспеченный Дарий III отравил его.
Между тем назревала война с Македонией. Македонский царь готовил поход в Азию. Дарий III вынужден был принять необходимые меры для отражения македонской агрессии. Узнав о смерти , Дарий III вздохнул с облегчением. Однако он недолго наслаждался покоем. В 334 г. сын вторгся в пределы Персии с 35-тысячным войском. Хотя Дарявахуш располагал несравненно более многочисленным войском, чем его противник, по своим боевым качествам оно сильно уступало македонскому. Наиболее стойкой частью персидской армии были 30 тысяч греческих наемников под командованием родосца Мемнона (судя по всему, это был очень талантливый полководец, и следуй Дарявахуш всем его советам, он, возможно, мог бы повести против македонцев более успешную войну).
В начале 334 г. до Р. Х. переправился в Азию и в мае при реке Граник на берегу Геллеспонта нанес персам первое поражение. После этого вся Лидия и Фригия без сопротивления перешли на сторону победителя. Лишь в Милете и Галикарнасе, обороняемых наемниками Мемнона, македонцам было оказано достойное сопротивление. Обладая сильным флотом и господствуя на море, Мемнон предполагал совершить высадку в Грецию (многие греческие государства, страдавшие под властью македонцев, готовы были немедленно восстать). Но в 333 г. до Р. Х. Мемнон внезапно умер. Персидская армия лишилась единственного достойного полководца и обречена была отныне терпеть одни поражения.
Смерть Дария III Кодомана
Уже летом 333 г. до Р. Х. вся Малая Азия оказалась в руках Александра. Тем временем Дарявахуш собрал в Вавилонии большое войско и двинулся с ним в Киликию. В ноябре 333 г. до Р. Х. произошла грандиозная битва у Иссы. Дарявахуш, лично руководивший персидской армией, решающую роль отводил коннице, которая должна была смять левое крыло противника. Чтобы укрепить свой левый фланг, Александр сосредоточил там всю фессалийскую конницу, а сам с македонской конницей нанес персам сокрушительный удар на другом фланге. Правое крыло армии Дарявахуша было разбито, но одновременно в центре наемники прорвали македонскую фалангу (на пересеченной местности македонцам трудно было держать свои ряды сомкнутыми). К несчастью для себя, Дарявахуш не сумел развить этот успех. Между тем Александр, обратив в бегство стоявших против него врагов, повернул на наемников. Атакованные с фланга и фронта, те были опрокинуты и перебиты. Македонцы стали теснить персов по всему фронту. Дарявахуш едва не попал в плен и, бросив свою царскую колесницу, бежал. Персидский лагерь достался победителям. Были схвачены мать, жена, две дочери и малолетний сын Дарявахуша. В следующие месяцы македонцы захватили Сирию, Финикию (здесь им оказал сопротивление только Тир), Иудею и Египет.
В 331 г. до Р. Х. начал новый поход в глубь Персидской державы. К этому времени Дарявахуш успел собрать большую армию (по свидетельству античных авторов, численность ее превосходила 1 миллион человек). В сентябре произошла решающая битва при Гавгамелах. Как и под Иссой, персы имели перевес на правом фланге, где были сосредоточены конные отряды мидийцев, парфян, саков и других иранцев. Атака этой массы конного войска поставила в трудное положение противостоявших им македонцев. Но пока здесь шло упорное сражение, Александр с македонской кавалерией проник в центр персидского войска и начал поражать телохранителей царя. Исход битвы был еще далеко не ясен, когда Дарявахуш, бросив армию, бежал в Мидию. Персидских воинов охватила паника, и царская армия была разгромлена. Вскоре скрывавшийся в мидийских горах Дарявахуш узнал о новых успехах завоевателя: Александр захватил богатейшие города персов: Вавилон, Сузы, Персеполь и Пасаргады. Колоссальные сокровища Ахеменидов перешли в его руки. Но он по-прежнему не знал покоя - весной 330 г. до Р. Х. македонцы вторглись в Мидию и взяли Экбатаны. Дарявахуш, который уже не имел к этому времени никакого авторитета, был лишен власти бактрийским сатрапом . Когда однажды македонцы, упорно преследовавшие остатки отступающей армии, настигли бактрийцев, те убили Дарявахуша и бежали. Труп царя был доставлен , и тот распорядился похоронить его с соблюдением всех царских почестей.
Попытавшегося отравить его. В самом начале правления Дарий подавил волнения в Египте и вновь присоединил его к своей державе.
Вторжение Александра Македонского
Александр оставил небольшой гарнизон из греков-союзников прикрывать дарданелльские переправы, а сам с основным войском направился на юг. Чтобы ослабить Персию, Александр решил сначала захватить базы персидского флота на малоазийском побережье. Сначала он двинулся к Сардам . Комендант Сард Митрон сдал ему столицу Лидии без боя. После этого вся Лидия и Фригия без сопротивления перешли на сторону Александра. Греческие города Малой Азии также открыли ворота завоевателям. В Малой Азии, где олигархию поддерживал персидский царь, Александр в отличие от своего отца выступал на стороне демократии. Этим он привлёк на свою сторону широкие слои населения греческих городов. Лишь в Милете и Галикарнасе Александр встретил сильное сопротивление.
Мемнон, который был назначен Дарием наместником Нижней Азии и начальником персидского флота, был вынужден под натиском македонцев оставить Милет и отступить в Галикарнас, чтобы возглавить оборону этого города. С помощью осадных машин македонцы стали разрушать городскую стену Галикарнаса. Осаждённые совершали вылазки и поджигали сооружения для штурма. Когда город стало невозможным оборонять от численно превосходящих македонцев, защитники подожгли его и укрылись в крепости. В дальнейшем Мемнону удалось захватить Хиос и большую часть Лесбоса . Однако внезапная смерть Мемнона весной 333 года до н. э. при осаде Митилены на Лесбосе избавила Александра от этого опасного противника. После этого по распоряжению Дария персидский флот был отозван из греческих вод, и инициатива окончательно перешла в руки Александра.
Битва при Иссе. Потеря Малой Азии
Падение Вавилона, Суз, Пасаргад и Персеполя
Семья
- Жена: Статира (ум. 332 до н. э.)
- Сыновья:
- Ох (Охатр, по другим версиям младший брат Дария III)
- Сасан I (сатрап в Средней Азии)
- Сасан II
- Дочери:
- Статира (ум. 323 до н. э.)
- Дрипетида (ум. 323 до н. э.)
Напишите отзыв о статье "Дарий III"
Примечания
Литература
- Тураев Б.А. . / Под редакцией Струве В. В. и Снегирёва И. Л. - 2-е стереот. изд. - Л. : Соцэкгиз, 1935. - Т. 2. - 15 250 экз.
- Дандамаев М. А. Политическая история Ахеменидской державы. - М .: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1985. - 319 с. - 10 000 экз.
Ссылки
- // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
- (англ.) . - в Smith "s Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.
| Ахемениды | ||
| Предшественник: Артаксеркс IV |
персидский царь - 330 до н. э. |
Преемник: Бесс |
| Предшественник: Хабабаш |
фараон Египта - 332 до н. э. |
завоеван Александром Македонским |
|
||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Дарий III
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L"Empereur! L"Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu"est ce qu"il a dit? Qu"est ce qu"il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
