Врач николая 2. Святой доктор боткин
Евгений Боткин родился 27 мая 1865 г. в Царском Селе, в семье выдающегося русского ученого и врача, основателя экспериментального направления в медицине Сергея Петровича Боткина. Его отец был придворным медиком императоров Александра II и Александра III.
В детстве он получил прекрасное образование и сразу был принят в пятый класс Петербургской классической гимназии. После окончания гимназии поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, однако после первого курса решил стать врачом и поступил на приготовительный курс Военно-медицинской академии.
Врачебный путь Евгения Боткина начался в январе 1890 г. с должности врача-ассистента Мариинской больницы для бедных. Через год он уехал за границу с научными целями, учился у ведущих европейский ученых, знакомился с устройством берлинских больниц. В мае 1892 г. Евгений Сергеевич стал врачом Придворной Капеллы, а с января 1894 г. вернулся в Мариинскую больницу. Вместе с тем он продолжил научную деятельность: занимался иммунологией, изучал сущность процесса лейкоцитоза и защитные свойства форменных элементов крови.
В 1893 году он блестяще защитил диссертацию. Официальным оппонентом на защите был физиолог и первый нобелевский лауреат Иван Павлов.
С началом Русско-японской войны (1904) Евгений Боткин убыл в действующую армию добровольцем и стал заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста в Маньчжурской армии. По воспоминаниям очевидцев, несмотря на административную должность, он много времени проводил на передовой. За отличие в работе был награжден многими орденами, в том числе и боевыми офицерскими.
Осенью 1905 г. Евгений Сергеевич возвратился в Петербург и приступил к преподавательской работе в академии. В 1907 г. он был назначен главным врачом общины святого Георгия в столице. В 1907 г. после смерти Густава Гирша царская семья осталась без лейб-медика. Кандидатура нового лейб-медика была названа самой императрицей, которая на вопрос, кого бы она хотела видеть на этой должности, ответила: «Боткина». Когда ей сказали о том, что сейчас в Петербурге одинаково известны два Боткина, сказала: «Того, что был на войне!».
Боткин был старше своего августейшего пациента - Николая II - на три года. В обязанность лейб-медика входило лечение всех членов царской фамилии, что он тщательно и скрупулезно выполнял. Приходилось обследовать и лечить императора, обладавшего крепким здоровьем, великих княжон, болевших разными детскими инфекциями. Но главным объектом усилий Евгения Сергеевича был цесаревич Алексей, болевший гемофилией.
После февральского переворота 1917 года императорская семья была заключена в Александровском дворце Царского Села. Всем слугам и помощникам предложили по желанию покинуть узников. Но доктор Боткин остался с пациентами. Не пожелал он покинуть их и когда царскую семью было решено отправить в Тобольск. В Тобольске он открыл бесплатную медицинскую практику для местных жителей. В апреле 1918 года вместе с царской четой и их дочерью Марией доктора Боткина перевезли из Тобольска в Екатеринбург. В тот момент была еще возможность покинуть царскую семью, но медик их не оставил.
Иоганн Мейер, австрийский солдат, попавший в русский плен в годы Первой мировой войны и перешедший на сторону большевиков в Екатеринбурге, написал воспоминания «Как погибла царская семья». В книге он сообщает о сделанном большевиками предложении доктору Боткину оставить царскую семью и выбрать себе место работы, например, где-нибудь в московской клинике. Таким образом, один из всех заключенных дома особого назначения точно знал о скорой казни. Знал и, имея возможность выбора, предпочел спасению верность присяге, данной когда-то царю. Вот как это описывает Мейер: «Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять».
Доктор Боткин был убит вместе со всей императорской семьёй в Екатеринбурге в Ипатьевском доме в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.
В 1981 году вместе с другими расстрелянными в Ипатьевском доме был канонизирован Русской Православной Церковью Зарубежом.
СТРАСТОТЕРПЕЦ ЕВГЕНИЙ ВРАЧ (БОТКИН) — житие и икона
Евгений Сергеевич Боткин родился 27 мая 1865 года в Царском Селе Санкт-Петербургской губернии в семье известного русского врача-терапевта, профессора Медико-хирургической академии Сергея Петровича Боткина. Он происходил из купеческой династии Боткиных, представители которой отличались глубокой православной верой и благотворительностью, помогали Православной Церкви не только своими средствами, но и своими трудами. Благодаря разумно организованной системе воспитания в семье и мудрой опеке родителей в сердце Евгения уже с детских лет были заложены многие добродетели, в том числе великодушие, скромность и неприятие насилия. Его брат Петр Сергеевич вспоминал: «Он был бесконечно добрым. Можно было бы сказать, что пришел он в мир ради людей и для того, чтобы пожертвовать собой».
Евгений получил основательное домашнее образование, которое позволило ему в 1878 году поступить сразу в пятый класс 2-й Санкт-Петербургской классической гимназии. В 1882 году Евгений окончил гимназию и стал студентом физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Однако уже на следующий год, сдав экзамены за первый курс университета, он поступил на младшее отделение открывшегося приготовительного курса императорской Военно-медицинской академии. Его выбор медицинской профессии с самого начала носил осознанный и целенаправленный характер. Петр Боткин писал о Евгении: «Профессией своей он избрал медицину. Это соответствовало его призванию: помогать, поддерживать в тяжелую минуту, облегчать боль, исцелять без конца». В 1889 году Евгений успешно окончил академию, получив звание лекаря с отличием, и с января 1890 года начал свою трудовую деятельность в Мариинской больнице для бедных.
В 25 лет Евгений Сергеевич Боткин вступил в брак с дочерью потомственного дворянина Ольгой Владимировной Мануйловой. В семье Боткиных выросло четверо детей: Дмитрий (1894–1914), Георгий (1895–1941), Татьяна (1898–1986), Глеб (1900–1969).
Одновременно с работой в больнице Е. С. Боткин занимался наукой, его интересовали вопросы иммунологии, сущности процесса лейкоцитоза. В 1893 году Е. С. Боткин блестяще защитил диссертацию на степень доктора медицины. Через 2 года Евгений Сергеевич был командирован за границу, где проходил практику в медицинских учреждениях Гейдельберга и Берлина. В 1897 году Е. С. Боткин был удостоен звания приват-доцента по внутренним болезням с клиникой. На своей первой лекции он сказал студентам о самом важном в деятельности врача: «Пойдемте все с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как быть ему полезными». Служение медика Евгений Сергеевич считал истинно христианским деланием, он имел религиозный взгляд на болезни, видел их связь с душевным состоянием человека. В одном из своих писем к сыну Георгию, он выразил свое отношение к профессии медика как к средству познания Божией премудрости: «Главный же восторг, который испытываешь в нашем деле… заключается в том, что для этого мы должны все глубже и глубже проникать в подробности и тайны творений Бога, причем невозможно не наслаждаться их целесообразностью и гармонией и Его высшей мудростью».
С 1897 года Е. С. Боткин начал свою врачебную деятельность в общинах сестер милосердия Российского Общества Красного Креста. 19 ноября 1897 года он стал врачом в Свято-Троицкой общине сестер милосердия, а с 1 января 1899 года стал также главным врачом Санкт-Петербургской общины сестер милосердия в честь святого Георгия. Главными пациентами общины святого Георгия являлись люди из беднейших слоев общества, однако врачи и обслуживающий персонал подбирались в ней с особенной тщательностью. Некоторые женщины высшего сословия трудились там простыми медсестрами на общих основаниях и считали почетным для себя это занятие. Среди сотрудников царило такое воодушевление, такое желание помогать страждущим людям, что георгиевцев сравнивали иногда с первохристианской общиной. Тот факт, что Евгения Сергеевича приняли работать в это «образцовое учреждение», свидетельствовал не только о его возросшем авторитете как врача, но и о его христианских добродетелях и добропорядочной жизни. Должность главного врача общины могла быть доверена только высоконравственному и верующему человеку.
В 1904 году началась русско-японская война, и Евгений Сергеевич, оставив жену и четверых маленьких детей (старшему было в то время десять лет, младшему – четыре года), добровольцем отправился на Дальний Восток. 2 февраля 1904 года постановлением Главного управления Российского Общества Красного Креста он был назначен помощником Главноуполномоченного при действующих армиях по медицинской части. Занимая эту достаточно высокую административную должность, доктор Боткин часто находился на передовых позициях. Во время войны Евгений Сергеевич не только показал себя прекрасным врачом, но и проявил личные храбрость и мужество. Он написал с фронта множество писем, из которых составилась целая книга – «Свет и тени русско-японской войны 1904–1905 годов» Эта книга вскоре была опубликована, и многие, прочитав ее, открыли для себя новые стороны петербургского врача: его христианское, любящее, безгранично сострадательное сердце и непоколебимую веру в Бога. Императрица Александра Феодоровна, прочитав книгу Боткина, пожелала, чтобы Евгений Сергеевич стал личным доктором Царской семьи. В пасхальное воскресенье, 13 апреля 1908 года, император Николай II подписал указ о назначении доктора Боткина лейб-медиком Высочайшего двора.
Теперь, после нового назначения, Евгений Сергеевич должен был постоянно находиться при императоре и членах его семьи, его служба при царском дворе протекала без выходных дней и отпусков. Высокая должность и близость к Царской семье не изменили характера Е. С. Боткина. Он оставался таким же добрым и внимательным к ближним, каким был и раньше.
Когда началась Первая мировая война, Евгений Сергеевич обратился с просьбой к государю направить его на фронт для реорганизации санитарной службы. Однако император поручил ему оставаться при государыне и детях в Царском Селе, где их стараниями стали открываться лазареты. У себя дома в Царском Селе Евгений Сергеевич также устроил лазарет для легко раненых, который посещала императрица с дочерями.
В феврале 1917 года в России произошла революция. 2 марта государь подписал Манифест об отречении от престола. Царская семья была арестована и заключена под стражу в Александровском дворце. Евгений Сергеевич не оставил своих царственных пациентов: он добровольно решил находиться с ними, несмотря на то, что должность его была упразднена, и ему перестали выплачивать жалованье. В это время Боткин стал для царственных узников больше, чем другом: он взял на себя обязанность был посредником между императорской семьей и комиссарами, ходатайствуя обо всех их нуждах.
Когда Царскую семью было решено перевезти в Тобольск, доктор Боткин оказался среди немногих приближенных, которые добровольно последовали за государем в ссылку. Письма доктора Боткина из Тобольска поражают своим подлинно христианским настроением: ни слова ропота, осуждения, недовольства или обиды, но благодушие и даже радость. Источником этого благодушия была твердая вера во всеблагой Промысл Божий: «Поддерживает только молитва и горячее безграничное упование на милость Божию, неизменно нашим Небесным Отцом на нас изливаемую». В это время он продолжал выполнять свои обязанности: лечил не только членов Царской семьи, но и простых горожан. Ученый, много лет общавшийся с научной, медицинской, административной элитой России, он смиренно служил, как земский или городской врач, простым крестьянам, солдатам, рабочим.
В апреле 1918 года доктор Боткин вызвался сопровождать царскую чету в Екатеринбург, оставив в Тобольске своих родных детей, которых горячо и нежно любил. В Екатеринбурге большевики снова предложили слугам покинуть арестованных, но все отказались. Чекист И. Родзинский сообщал: «Вообще одно время после перевода в Екатеринбург была мысль отделить от них всех, в частности даже дочерям предлагали уехать. Но все отказались. Боткину предлагали. Он заявил, что хочет разделить участь семьи. И отказался».
В ночь с 16 на 17 июля 1918 года Царская семья, их приближенные, в том числе и доктор Боткин, были расстреляны в подвале дома Ипатьева.
За несколько лет до своей кончины Евгений Сергеевич получил титул потомственного дворянина. Для своего герба он выбрал девиз: «Верою, верностью, трудом». В этих словах как бы сконцентрировались все жизненные идеалы и устремления доктора Боткина. Глубокое внутреннее благочестие, самое главное – жертвенное служение ближнему, непоколебимая преданность Царской семье и верность Богу и Его заповедям во всех обстоятельствах, верность до смерти. Такую верность Господь приемлет как чистую жертву и дает за нее высшую, небесную награду: Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр. 2, 10).
«Нет ничего светлее души, которая удостоилась потерпеть за Христа что-либо кажущееся для нас страшным и невыносимым. Как крещаемые – водою, так претерпевающие мученичество омываются собственной кровью. И здесь дух витает с великим обилием». (Свт. Иоанн Златоуст)
Евгений – в переводе с греческого «благородный». Царская семья Николая II: его жена, Александра Федоровна, дочери Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и сын Алексей, а также их слуги С. Боткин, А. Демидова, А. Трунн, И. Харитонов приравниваются к страстотерпцам. Кто такие страстотерпцы? Это христианские мученики, которые претерпели страдания во имя Господа Иисуса Христа. Святые, принявшие мученическую кончину от своих близких, единоверцев, - силу их злобы, корыстолюбия, коварства. Характер подвига – беззлобие, непротивление врагам. Подвиг страстотерпчества – страдание за исполнение заповедей Христа.
Семья Боткиных, несомненно, одна из самых замечательных российских семей, которая дала стране, да и миру, много выдающихся людей на самых разнообразных поприщах. Некоторые ее представители до революции оставались промышленниками и торговцами, другие целиком ушли в науку, искусство, дипломатию и достигли не только всероссийской, но и европейской известности. Семью Боткиных очень верно характеризует биограф одного из самых выдающихся ее представителей, знаменитого клинициста, лейб-медика Сергея Петровича: «С.П. Боткин происходил из чистокровной великорусской семьи, без малейшей примеси иноземной крови и тем самым служит блестящим доказательством, что если к даровитости славянского племени присоединяют обширные и солидные познания, вместе с любовью к настойчивому труду, то племя это способно выставлять самых передовых деятелей в области общеевропейской науки и мысли». У врачей фамилия Боткин в первую очередь вызывает ассоциации с болезнью Боткина (острым вирусным паренхиматозным гепатитом), названной по имени Сергея Петровича Боткина, изучавшего желтухи и первым предположившего их инфекционный характер. Кто-то может вспомнить про клетки (тельца, тени) Боткина – Гумпрехта - остатки разрушенных клеток лимфоидного ряда (лимфоцитов и др.), обнаруживаемые при микроскопии мазков крови, их количество отражает интенсивность процесса разрушения лимфоцитов. Еще в 1892 г. Сергей Петрович Боткин обратил внимание на лейколиз как на фактор, «играющий первенствующую роль в самозащите организма», большую даже, чем фагоцитоз. Лейкоцитоз в опытах Боткина как с впрыскиванием туберкулина, так и с иммунизацией лошадей против столбнячного токсина в дальнейшем сменялся лейколизом, и этот момент совпадал с критическим падением. То же было отмечено Боткиным и при фибринозной пневмонии. Позднее указанным явлением заинтересовался сын Сергея Петровича - Евгений Сергеевич Боткин, которому и принадлежит сам термин «лейколиз».
Но насколько хорошо помнят врача Боткина-старшего, настолько незаслуженно забыт врач Боткин-младший... Евгений Боткин родился 27 мая 1865 г. в Царском Селе, в семье выдающегося русского ученого и врача, основателя экспериментального направления в медицине Сергея Петровича Боткина, лейб-медика Александра II и Александра III. Он был 4-м ребенком Сергея Петровича от 1-го его брака с Анастасией Александровной Крыловой. Атмосфера в семье, домашнее воспитание сыграли большую роль в формировании личности Евгения Сергеевича. Финансовое благополучие рода Боткиных было заложено предпринимательской деятельностью деда Евгения Сергеевича – Петра Кононовича, известного поставщика чая. Процент от торгового оборота, предназначенный каждому из наследников, позволял выбирать им дело по душе, заниматься самообразованием и вести жизнь, не очень обремененную финансовыми заботами.
В роду Боткиных было много творческих личностей (художников, литераторов и т. п.). Боткины состояли в родстве с Афанасием Фетом, Павлом Третьяковым. Сергей Петрович был поклонником музыки, называя занятия музыкой «освежающей ванной», играл на виолончели под аккомпанемент жены и под руководством профессора И.И. Зейферта. Его сын Евгений получил основательное музыкальное образование и приобрел тонкий музыкальный вкус. На знаменитые Боткинские субботы собирался столичный бомонд: приходили профессора Военно-медицинской академии, писатели и музыканты, коллекционеры и художники. Среди них - И.М. Сеченов, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Бородин, В.В. Стасов, Н.М. Якубович, М.А. Балакирев. Николай Андреевич Белоголовый, друг и биограф С.П. Боткина, общественный деятель и врач, отмечал: «Окруженный своими 12 детьми в возрасте от 30 лет до годовалого ребенка... он представлялся истинным библейским патриархом; дети его обожали, несмотря на то что он умел поддерживать в семье большую дисциплину и слепое повиновение себе». О матери Евгения Сергеевича – Анастасии Александровне: «Что ее делало лучше всякой красавицы - это тонкое изящество и удивительная тактичность, разлитые во всем ее существе и бывшие следствием той солидной школы благородного воспитания, через которую она прошла. А воспитана она была замечательно многосторонне и основательно... В довершение сего она была очень умна, остроумна, чутка ко всему хорошему и доброму... И матерью она была самою образцовой в том отношении, что, страстно любя своих детей, умела сохранить необходимое педагогическое самообладание, внимательно и умно следила за их воспитанием, вовремя искореняла зарождающиеся в них недостатки».
Уже в детские годы в характере Евгения Сергеевича проявлялись такие качества, как скромность, доброе отношение к окружающим и неприятие насилия. В книге Петра Сергеевича Боткина «Мой брат» есть такие строчки: «С самого нежного возраста его прекрасная и благородная натура была полна совершенства... Всегда чуткий, из деликатности, внутренне добрый, с необычайной душой, он испытывал ужас от любой схватки или драки... Он, по обыкновению своему, не участвовал в наших поединках, но, когда кулачный бой принимал опасный характер, он, рискуя получить травму, останавливал дерущихся. Он был очень прилежен и смышлен в учебе». Начальное домашнее образование позволило Евгению Сергеевичу в 1878 г. поступить сразу в 5-й класс 2-й Петербургской классической гимназии, где проявились блестящие способности юноши в естественных науках. После окончания гимназии в 1882 г. он поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. Однако пример отца-врача и поклонение медицине оказались сильнее, и в 1883 г., сдав экзамены за первый курс университета, он поступил на младшее отделение открывшегося приготовительного курса Военно-медицинской академии (ВМА). В год смерти отца (1889) Евгений Сергеевич успешно окончил академию третьим в выпуске, был удостоен звания лекаря с отличием и именной Пальцевской премии, которую присуждали «третьему по старшинству баллов в своем курсе...».
Врачебный путь Е.С. Боткина начался в январе 1890 г. с должности врача-ассистента Мариинской больницы для бедных. В декабре 1890 г. на собственные средства он был командирован за границу для научных целей. Занимался у ведущих европейских ученых, знакомился с устройством берлинских больниц. По окончании заграничной командировки в мае 1892 г. Евгений Сергеевич приступил к работе врачом придворной капеллы, а с января 1894 г. вернулся к исполнению врачебных обязанностей в Мариинской больнице в качестве сверхштатного ординатора. Одновременно с клинической практикой Е.С. Боткин занимался научным поиском, основными направлениями которого были вопросы иммунологии, сущности процесса лейкоцитоза, защитных свойств форменных элементов крови. Свою диссертацию на соискание степени доктора медицины «К вопросу о влиянии альбумоз и пептонов на некоторые функции животного организма», посвященную отцу, он блестяще защитил в ВМА 8 мая 1893 г. Официальным оппонентом на защите был И.П. Павлов.
Весной 1895 г. Е.С. Боткин командируется за границу и два года проводит в медицинских учреждениях Хайдельберга и Берлина, где слушает лекции и занимается практикой у ведущих немецких врачей – профессоров Г. Мунка, Б. Френкеля, П. Эрнста и других. Научные труды и отчеты заграничных командировок были опубликованы в «Больничной газете Боткина» и в «Трудах общества русских врачей». В мае 1897 г. Е.С. Боткин был избран приват-доцентом ВМА. Вот несколько слов из вступительной лекции, прочитанной студентам ВМА 18 октября 1897 г.: «Раз приобретенное вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаются в вашем неизменно сердечном к ним отношении. Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение – драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками... Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно. Так, пойдем с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как ему быть полезным».
В 1898 г. выходит труд Евгения Сергеевича «Больные в больнице», а в 1903 г. - «Что значит «баловать» больных?» С началом Русско-японской войны (1904) Евгений Сергеевич убыл в действующую армию добровольцем и был назначен заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста (РОКК) в Маньчжурской армии. Занимая достаточно высокую административную должность, он тем не менее предпочитал большую часть времени проводить на передовых позициях. Очевидцы рассказывали, что однажды на перевязку был доставлен раненый ротный фельдшер. Сделав все, что положено, Боткин взял сумку фельдшера и пошел на передовую. Скорбные мысли, которые вызывала у горячего патриота эта позорная война, свидетельствовали о его глубокой религиозности: «Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и потому больно... что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога». Отношение к этой войне и свое предназначение в ней Евгений Сергеевич показал в изданной в 1908 г. книге «Свет и тени Русско-японской войны 1904-1905 гг.: Из писем к жене». Вот некоторые из его наблюдений и мыслей. «За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такой мере силу своей веры. Я был совершенно убежден, что как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает. Я не дразнил судьбу, не стоял у орудий, чтобы не мешать стреляющим, но я сознавал, что я нужен, и это сознание делало мое положение приятным». «Сейчас прочел все последние телеграммы о падении Мукдена и об ужасном отступлении нашем к Тельпину. Не могу передать тебе своих ощущений... Отчаяние и безнадежность охватывает душу. Что-то будет у нас в России? Бедная, бедная родина» (Чита, 1 марта 1905 г.). «За отличие, оказанное в делах против японцев», Евгений Сергеевич был награжден орденами святого Владимира III и II степени с мечами.
Внешне очень спокойный и волевой, доктор Е.С. Боткин был человеком сентиментальным, с тонкой душевной организацией. Вновь обратимся к книге П.С. Боткина «Мой брат»: «...я приехал на могилу к отцу и вдруг на пустынном кладбище услышал рыдания. Подойдя ближе, увидел лежащего на снегу брата (Евгения). «Ах, это ты, Петя, вот пришел с папой поговорить», - и снова рыдания. А через час никому во время приема больных и в голову не могло прийти, что этот спокойный, уверенный в себе и властный человек мог рыдать, как ребенок». Доктор Боткин 6 мая 1905 г. был назначен почетным лейб-медиком императорской семьи. Осенью 1905 г. Евгений Сергеевич возвратился в Петербург и приступил к преподавательской работе в академии. В 1907 г. он был назначен главным врачом общины святого Георгия в столице. В 1907 г. после смерти Густава Гирша царская семья осталась без лейб-медика. Кандидатура нового лейб-медика была названа самой императрицей, которая на вопрос, кого бы она хотела видеть лейб-медиком, ответила: «Боткина». Когда ей сказали о том, что сейчас в Петербурге одинаково известны два Боткина, сказала: «Того, что был на войне!» (Хотя и брат Сергей Сергеевич тоже был участником Русско-японской войны.) Таким образом, 13 апреля 1908 г. Евгений Сергеевич Боткин стал лейб-медиком семьи последнего российского императора, повторив карьерный путь отца, бывшего лейб-медиком двух русских царей (Александра II и Александра III).
Е.С. Боткин был старше своего августейшего пациента - государя Николая II - на три года. Семью царя обслуживал большой штат врачей (среди которых были самые разные специалисты: хирурги, окулисты, акушеры, дантисты), врачей, более титулованных, чем скромный приват-доцент ВМА. Но доктора Боткина отличали нечастый талант клинического мышления и еще более редко встречающееся чувство искренней любви к своим больным. В обязанность лейб-медика входило лечение всех членов царской фамилии, что он тщательно и скрупулезно выполнял. Приходилось обследовать и лечить императора, обладавшего удивительно крепким здоровьем, великих княжон, переболевших, казалось, всеми известными детскими инфекциями. Николай II с большой симпатией и доверием относился к своему доктору. Он терпеливо выдерживал все лечебно-диагностические процедуры, назначаемые доктором Боткиным. Но наиболее сложными пациентами были императрица Александра Федоровна и наследник престола цесаревич Алексей. Маленькой девочкой будущая императрица перенесла дифтерию, осложнением которой стали приступы болей в суставах, отеки ног, сердцебиение, аритмия. Отеки вынуждали Александру Федоровну носить специальную обувь, отказаться от долгих прогулок, а приступы сердцебиения и головные боли неделями не позволяли ей вставать с постели. Однако главным объектом усилий Евгения Сергеевича был царевич Алексей, родившийся с опасным и фатальным заболеванием - гемофилией. Именно с цесаревичем проводил большую часть своего времени Е.С. Боткин, иногда при угрожающих жизни состояниях днями и ночами не отходя от постели больного Алексея, окружая его человеческой заботой и участием, отдавая ему все тепло своего щедрого сердца. Такое отношение находило взаимный отклик со стороны маленького пациента, который напишет своему врачу: «Я Вас люблю всем своим маленьким сердцем». Сам Евгений Сергеевич также искренне привязался к членам царской семьи, не раз говоря домочадцам: «Своей добротой они сделали меня своим рабом до конца дней моих».
Правда, отношения с царской семьей не всегда были гладкими и безоблачными, что в основном объясняется принципиальностью самого доктора, который при всей своей преданности не был слепым исполнителем и никогда не шел на компромисс в вопросах личного понимания нравственных основ человеческих отношений. Так, получила от него отказ на просьбу осмотреть на дому Г.Е. Распутина сама императрица. В ответ на просьбу доктор Боткин заявил: «Оказать медицинскую помощь любому - мой долг. Но на дому такого человека не приму». Это вызвало неприязнь Александры Федоровны, которая после одного из страшных кризисов болезни сына осенью 1912 г., когда Е.С. Боткин, профессор С.П. Федоров и почетный лейб-хирург В.Н. Деревенко признали свое бессилие перед болезнью, считая состояние Алексея безнадежным, безоговорочно доверяла Распутину.
Как врач и как нравственный человек, Евгений Сергеевич никогда в частных беседах не касался вопросов здоровья своих высочайших пациентов. Начальник канцелярии Министерства Императорского двора генерал А.А. Мосолов отмечал: «Боткин был известен своей сдержанностью. Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна государыня и какому лечению следуют царица и наследник. Он был, безусловно, преданный их величествам слуга». При всех перипетиях в отношениях с царственными особами доктор Боткин был влиятельным человеком в царском окружении. Фрейлина, подруга и доверенное лицо императрицы Анна Вырубова (Танеева) утверждала: «Верный Боткин, назначенный самой императрицей, был очень влиятелен». Сам Евгений Сергеевич был далек от политики, однако, как человек неравнодушный, как патриот своей страны, он не мог не видеть пагубности общественных настроений в ней, которые считал основной причиной поражения России в войне 1904-1905 гг. Он очень хорошо понимал, что ненависть к царю, к императорской фамилии, разжигаемая радикальными революционными кругами, выгодна лишь врагам России, той России, которой служили его предки, за которую он сам сражался на полях Русско-японской войны, России, вступавшей в жесточайшую и кровавую мировую схватку. Он презирал людей, использовавших грязные способы для достижения своих целей, сочинявших куртуазные нелепицы о царской семье и ее нравах. О таких он отзывался следующим образом: «Если бы не было Распутина, то противники царской семьи и подготовители революции создали бы его своими разговорами из Вырубовой, не будь Вырубовой, из меня, из кого хочешь». И еще: «Я не понимаю, как люди, считающие себя монархистами и говорящие об обожании Его Величества, могут так легко верить всем распространяемым сплетням, могут сами их распространять, возводя всякие небылицы на Императрицу, и не понимают, что, оскорбляя ее, они тем самым оскорбляют ее августейшего супруга, которого якобы обожают».
Не была гладкой и семейная жизнь Евгения Сергеевича. Увлекшись революционными идеями и молодым (на 20 лет моложе) студентом Рижского политехнического техникума, в 1910 г. от него уходит жена Ольга Владимировна. На попечении доктора Боткина остаются трое младших детей: Дмитрий, Татьяна и Глеб (старший, Юрий, жил уже отдельно). Но от отчаяния спасали дети, беззаветно любившие и обожавшие отца, всегда ждавшие с нетерпением его прихода, тревожащиеся при его длительном отсутствии. Евгений Сергеевич отвечал им тем же, однако ни разу не воспользовался своим особым положением для создания им каких-то особых условий. Внутренние убеждения не позволили ему замолвить слово за сына Дмитрия, хорунжего лейб-гвардии казачьего полка, который с началом войны 1914 г. ушел на фронт и героически погиб 3 декабря 1914 г., прикрывая отход разведывательного казачьего дозора. Гибель сына, посмертно награжденного за героизм Георгиевским крестом IV степени, стала до конца дней незаживающей душевной раной отца.
А вскоре в России произошло событие, по масштабам более фатальное и губительное, чем личная драма... После февральского переворота императрица с детьми новыми властями были заключены в Александровском дворце Царского Села, чуть позже к ним присоединился бывший самодержец. Всем из окружения бывших правителей комиссарами Временного правительства было предложено на выбор либо остаться с узниками, либо оставить их. И многие, еще вчера клявшиеся в вечной верности императору и его семье, оставили их в это трудное время. Многие, но не такие, как лейб-медик Боткин. На самое короткое время он оставит Романовых для того, чтобы оказать помощь больной тифом вдове своего сына Дмитрия, жившей здесь же в Царском Селе, напротив Большого Екатерининского дворца, в квартире самого доктора по улице Садовой, 6. Когда же состояние ее перестало внушать опасения, он без просьб и принуждения вернулся к затворникам Александровского дворца. Царь и царица были обвинены в государственной измене, и по этому делу шло следствие. Обвинение бывшего царя и его супруги не нашло подтверждения, однако Временное правительство ощущало страх перед ними и не пошло на их освобождение. По предложению архимандрита Гермогена четырьмя ключевыми министрами Временного правительства (Г.Е. Львовым, М.И. Терещенко, Н.В. Некрасовым, А.Ф. Керенским) было принято решение о направлении царской семьи в Тобольск. В ночь с 31 июля на 1 августа 1917 г. семья направилась поездом в Тюмень. И на этот раз свите предлагалось покинуть семью бывшего императора, и опять нашлись те, кто сделал это. Но немногие сочли долгом разделить участь бывших царствующих особ. Среди них Евгений Сергеевич Боткин. На вопрос царя, как же он оставит детей (Татьяну и Глеба), доктор ответил, что для него нет ничего выше, чем забота об Их Величествах.
3 августа изгнанники прибыли в Тюмень, оттуда 4 августа пароходом отбыли в Тобольск. В Тобольске около двух недель пришлось прожить на пароходе «Русь», затем 13 августа царская семья была размещена в бывшем губернаторском доме, а свита, включая врачей Е.С. Боткина и В.Н. Деревенко, в доме рыботорговца Корнилова рядом. В Тобольске предписывалось соблюдать царскосельский режим, то есть никого не выпускали за пределы отведенных помещений, кроме доктора Боткина и доктора Деревенко, которым разрешалось оказывать медицинскую помощь населению. В Тобольске у Боткина было две комнаты, в которых он мог проводить прием больных. Об оказании медицинской помощи жителям Тобольска и солдатам охраны Евгений Сергеевич напишет в своем последнем в жизни письме: «Их доверие меня особенно трогало, и меня радовала их уверенность, которая их никогда не обманывала, что я приму их с тем же вниманием и лаской, как всякого другого больного и не только как равного себе, но и в качестве больного, имеющего все права на все мои заботы и услуги».
14 сентября 1917 г. в Тобольск прибыли дочь Татьяна и сын Глеб. Татьяна оставила воспоминания о том, как они жили в этом городе. Она воспитывалась при дворе и дружила с одной из дочерей царя - Анастасией. Следом за ней в город прибыл бывший пациент доктора Боткина, поручик Мельник. Константин Мельник был ранен в Галиции, и доктор Боткин лечил его в Царскосельском госпитале. Позже поручик жил у него дома: молодой офицер, сын крестьянина, был тайно влюблен в Татьяну Боткину. В Сибирь он приехал для того, чтобы охранять своего спасителя и его дочь. Боткину же он неуловимо напоминал погибшего любимого сына Дмитрия. Мельник вспоминал, что в Тобольске Боткин лечил и горожан, и крестьян из окрестных деревень, но денег не брал, и те совали их привозившим доктора извозчикам. Это было очень кстати - заплатить им доктор Боткин мог не всегда. Поручик Константин Мельник и Татьяна Боткина обвенчались в Тобольске, незадолго до того как город заняли белые. Там они прожили около года, потом через Владивосток добрались до Европы и, в конце концов, обосновались во Франции. Потомки Евгения Сергеевича Боткина до сих пор живут в этой стране.
В апреле 1918 г. в Тобольск прибыл близкий друг Я.М.Свердлова комиссар В. Яковлев, который сразу же объявил врачей также арестованными. Однако вследствие неразберихи ограниченным в свободе передвижений оказался только доктор Боткин. В ночь с 25 на 26 апреля 1918 г. бывший царь с женой и дочерью Марией, князь Долгоруков, Анна Демидова и доктор Боткин под конвоем отряда особого назначения уже нового состава под руководством Яковлева были направлены в Екатеринбург. Характерный пример: страдая от холода и почечных колик, доктор отдал свою шубу княжне Марии, у которой не было теплых вещей. После определенных мытарств арестанты добрались до Екатеринбурга. 20 мая сюда прибыли остальные члены царской семьи и кое-кто из свиты. Дети Евгения Сергеевича остались в Тобольске. Дочь Боткина вспоминала об отъезде своего отца из Тобольска: «О докторах не было никаких распоряжений, но еще в самом начале, услыхав, что их Величества едут, мой отец объявил, что он поедет с ними. «А как же Ваши дети?» - спросила ее Величество, зная наши отношения и те ужасные беспокойства, которые мой отец переживал всегда в разлуке с нами. На это мой отец ответил, что на первом месте для него стоят интересы их Величеств. Ее Величество до слез была тронута и особенно благодарила».
Режим содержания в доме особого назначения (особняк инженера Н.К. Ипатьева), где были размещены царская семья и ее преданные слуги, разительно отличался от режима в Тобольске. Но и здесь Е.С.Боткин пользовался доверием солдат охраны, которым он оказывал медицинскую помощь. Через него шло сношение венценосных узников с комендантом дома, которым с 4 июля становится Яков Юровский, и членами Уральского совета. Доктор ходатайствовал о прогулках для узников, о допуске к Алексею его преподавателя С.И. Гиббса и воспитателя Пьера Жильяра, всячески старался облегчить режим содержания. Поэтому его имя все чаще встречается в последних дневниковых записях Николая II. Иоганн Мейер, австрийский солдат, попавший в русский плен в годы Первой мировой войны и перешедший на сторону большевиков в Екатеринбурге, написал воспоминания «Как погибла царская семья». В книге он сообщает о сделанном большевиками предложении доктору Боткину оставить царскую семью и выбрать себе место работы, например, где-нибудь в московской клинике. Таким образом, один из всех заключенных дома особого назначения точно знал о скорой казни. Знал и, имея возможность выбора, предпочел спасению верность присяге, данной когда-то царю. Вот как это описывает И. Мейер: «Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять». Данный факт созвучен содержанию документа, хранящегося в Государственном архиве Российской Федерации. Этот документ - последнее, неоконченное письмо Евгения Сергеевича, датированное 9 июля 1918 г. Многие исследователи считают, что письмо адресовано младшему брату А.С. Боткину. Однако это представляется небесспорным, так как в письме автор часто обращается к «принципам выпуска 1889 г.», к которому Александр Сергеевич никакого отношения не имел. Вероятнее, оно было адресовано неизвестному другу-сокурснику. «Мое добровольное заточение здесь настолько временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование... В сущности, я умер, умер для своих детей, для друзей, для дела. Я умер, но еще не похоронен или заживо погребен... надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза... Меня поддерживает убеждение, что «претерпевший до конца, тот и спасется», и сознание, что я остаюсь верным принципам выпуска 1889-го года... Вообще, если «вера без дел мертва есть», то «дела» без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединится и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей... Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына».Предупредил ли кого-либо доктор о готовящейся расправе, мы уже никогда не узнаем, но то, что все убитые в доме Ипатьева были к смерти готовы и встретили ее достойно, это отметили даже убийцы в своих воспоминаниях. В половине второго ночи 17июля 1918 г. обитателей дома разбудил комендант Юровский и под предлогом перевода в безопасное место отдал команду всем спуститься в подвальное помещение. Здесь он объявил решение Уральского совета о казни царской семьи. Самый высокий из всех и стоявший сзади Николая и рядом с сидевшим на стуле Алексеем доктор Боткин скорее машинально, чем удивленно, сказал: «Значит, нас никуда не повезут». А после этого раздались выстрелы. Забыв распределение ролей, убийцы открыли огонь только по императору. Двумя пулями, пролетевшими мимо царя, доктор Боткин был ранен в живот (одна пуля достигла поясничного отдела позвоночника, другая застряла в мягких тканях тазовой области). Третья пуля повредила оба коленных сустава доктора, шагнувшего в сторону царя и царевича. Он упал. После первых залпов убийцы добивали свои жертвы. По словам Юровского, доктор Боткин был еще жив и спокойно лежал на боку, как будто заснул. «Выстрелом в голову я прикончил его», - писал позднее Юровский. Следователь разведки Колчака Н. Соколов, проводивший следствие по делу убийства в доме Ипатьева, среди других вещественных доказательств в яме в окрестностях деревни Коптяки недалеко от Екатеринбурга обнаружил пенсне, принадлежавшее доктору Боткину.
Последний лейб-медик последнего русского императора Евгений Сергеевич Боткин канонизирован РПЦ в 1981 году вместе с другими расстрелянными в Ипатьевском доме.
|
Погон малиновых просветы И в этом подвиге особом Он мужеством лечил их раны, Зачем не спасся, не отринул Он говорил, слуга Отчизны: И совесть, та, что сердце мучит, Когда от пуль, как от шимозы, А впереди была дорога |
Использованные источники и литература:
1. Интернет-версия Вестника Московского городского научного общества терапевтов «Московский доктор»: http://www.mgnot.ru/index.php?mod1=art&gde=ID&f=10704&m=1&PHPSESSID=18ma6jfimg5sgg11cr9iic37n5
2. «Царский лейб-медик. Жизнь и подвиг Евгения Боткина». Издательство: Царское дело, 2010 г.
Евгений Боткин почитается как святой врач, исполнивший самое высшее предназначение по отношению к своим пациентам, отдавший им все свои силы и саму жизнь…В ССЫЛКЕ
В 1917 году жителям Тобольска необычайно повезло. У них появился свой врач: не только столичного образования и воспитания, но и всегда, в любую минуту готовый прийти больным на помощь, к тому же безвозмездно. Сибиряки посылали за доктором сани, конные упряжки, а то и полный выезд: шутка ли, личный врач самого императора и его семьи! Бывало, правда, что у больных не находилось транспорта: тогда доктор в генеральской шинели со споротыми знаками отличия перебирался через улицу, увязая по пояс в снегу, и все-таки оказывался у постели страждущего.
Лечил он лучше местных врачей, а платы за лечение не брал. Но сердобольные крестьянки совали ему то туесок с яичками, то пласт сала, то мешок кедровых орехов или жбанчик меда. С подарками доктор возвращался в губернаторский дом. Там новая власть дер-жала под стражей отрекшегося от престола государя с семьей. Двое детей доктора тоже томились в заключении и были такие же бледные и прозрачные, как четыре великие княжны и маленький цесаревич Алексей. Проходя мимо дома, где содержалась царская семья, многие крестьяне становились на колени, клали земные поклоны, скорбно крестились, как на икону.
ВЫБОР ИМПЕРАТРИЦЫ
Среди детей знаменитого Сергея Петровича Боткина, основателя нескольких крупных направлений в медицине, лейб-медика двух российских самодер-жцев, младший сын Евгений ничем особенным, казалось, не блистал. Он мало общался со своим прославленным отцом, но пошел по его стопам, как и старший брат, ставший профессором Медико-хирургической академии. Евгений достойно окончил медицинский факультет, защитил докторскую диссертацию по свойствам крови, женился и добровольцем отправился на Русско-японскую войну. Это был его первый опыт военно-полевой терапии, первое столкновение с жестокой реальностью. Потрясенный увиденным, он писал жене подробные письма, которые позже были опубликованы как «Записки о русско-японской войне».
На это произведение обратила внимание императрица Александра Федоровна. Боткину была пожалована аудиенция. Никто не знает, о чем говорила наедине августейшая особа, страдающая не только от хрупкости своего здоровья, но более всего - от тщательно скрываемой неизлечимой болезни сына, наследника русского престола.
После встречи Евгению Сергеевичу было предложено занять должность царского лейб-медика. Возможно, сыграли роль его работы по изучению крови, но, скорее всего, императрица угадала в нем знающего, ответственного и самоотверженного человека.
В центре справа налево Е. С. Боткин, В. И. Гедройц, С. Н. Вильчиковский. На переднем плане императрица Александра Фёдоровна с великими княжнами Татьяной и Ольгой
ДЛЯ СЕБЯ - НИЧЕГО
Именно так объяснял Евгений Боткин своим детям изменения в их жизни: несмотря на то, что семья доктора переехала в прекрасный коттедж, поступила на казенное обеспечение, могла участвовать в дворцовых мероприятиях, он сам себе уже не принадлежал. Несмотря на то, что его жена вскоре покинула семью, все дети выразили желание остаться с отцом. Но он виделся с ними редко, сопровождая царскую семью на лечение, отдых, в дипломатических поездках. Дочь Евгения Боткина Татьяна в 14 лет стала хозяйкой в доме и управляла расходами, выдавая средства на покупку обмундирования и обуви старшим братьям. Но никакие отлучки, никакие тяготы нового образа жизни не могли разрушить те теплые и доверительные отношения, которые связывали детей и отца. Татьяна называла его «неоцененный папочка» и впоследствии добровольно последовала за ним в ссылку, считая, что у нее есть только один долг - быть рядом с отцом и делать то, что ему понадобится. Так же нежно, почти по-родственному относились к Евгению Сергеевичу и царские дети. В воспоминаниях Татьяны Боткиной содержится рассказ о том, как великие княжны сливали ему из кувшина воду, когда он лежал с больной ногой и не мог встать, чтобы вымыть руки перед осмотром пациентки.
Многие однокурсники и родственники завидовали Боткину, не понимая, как непроста его жизнь на этом высоком посту. Известно, что Боткин резко отрицательно относился к личности Распутина и даже отказался принять его больного у себя дома (но сам съездил к нему оказать помощь). Татьяна Боткина считала, что улучшение здоровья наследника при посещении «старца» наступало как раз тогда, когда Евгений Сергеевич уже провел лечебные мероприятия, укрепившие здоровье мальчика, а Распутин приписывал этот результат себе.
Лейб-медик Е.С. Боткин с дочерью Татьяной и сыном Глебом. Тобольск. 1918 г.
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА
Когда государю предложили выбрать себе небольшую свиту для сопровождения его в ссылку, из указанных им генералов согласился только один. К счастью, нашлись верные слуги среди других, и они последовали за царской семьей в Сибирь, а некоторые и приняли мученическую смерть вместе с последними Романовыми. Среди них был Евгений Сергеевич Боткин. Для этого лейб-медика не было вопроса выбора своей судьбы - он его сделал давно. В глухие месяцы под арестом Боткин не только лечил, укреплял, духовно поддерживал своих пациентов, но и выполнял роль домашнего учителя - царственные супруги решили, что образование детей не должно прерываться, и все заключенные занимались с ними по какому-нибудь предмету.
Его собственные младшие дети Татьяна и Глеб жили неподалеку в съемном доме. Великие княжны и императрица Александра Федоровна посылали открытки, записки, маленькие подарочки, сделанные своими руками, чтобы скрасить трудную жизнь этих ребят, по собственному желанию последовавших в ссылку за отцом. С «папочкой» дети могли видеться всего несколько часов в день. Но и от того времени, когда его отпускали из-под ареста, Боткин выкраивал возможность посетить больных сибиряков и радовался внезапно открывшейся возможности широкой практики.
В Екатеринбург, где состоялась казнь, Татьяну и Глеба не пустили, они остались в Тобольске. Долго ничего не слышали об отце, а узнав, не могли поверить.
Екатерина Каликинская
, страстотерпец , праведный врач
Получил домашнее образование и в году был принят сразу в пятый класс 2-й Петербургской классической гимназии. После окончания гимназии в года поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, однако, сдав экзамены за первый курс университета, ушёл на младшее отделение открывшегося приготовительного курса Военно-медицинской академии.
Одной из причин столь осторожного отношения было неправославное исповедание некоторых из них; однако о старообрядчестве Е. С. Боткина в докладе упомянуто не было. Мотивом канонизации инославных лиц в РПЦЗ стали прецеденты прославления Церковью жертв гонений на христиан не принявших крещения - например, язычников, присоединявшихся к христианам во время казни .
7 октября того года на очередном заседании рабочей группы по согласованию месяцесловов Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви, проходившем под председательством предстоятеля Русской Православной Церкви и при участии первоиерарха Русской Зарубежной Церкви "отметили результаты изучения подвига лиц, почитаемых в русском зарубежье. Была признана возможность общецерковного прославления следующих святых, ранее канонизированных Русской Зарубежной Церковью: ‹…› страстотерпца праведного Евгения врача (Боткина), принявшего страдания вместе с царской семьей в Ипатьевском доме (+1918, память 4 / 17 июля)" .
В 1907 г., после смерти лейб-медика Царской Семьи Густава Гирша, Государыня Александра Федоровна на вопрос о том, кого бы она желала пригласить на место семейного врача, тотчас же ответила: «Боткина».
Представители известного в России купеческого рода Боткиных были крупными благотворителями и устроителями храмов, много жертвовали на церкви и на сиротские приюты. К этому роду принадлежали многие знаменитые личности: писатели, художники, литераторы, искусствоведы, коллекционеры, изобретатели, дипломаты, а также врачи. Отцом Евгения Сергеевича Боткина, в апреле 1908 г. ставшего лейб-медиком семьи последнего русского Императора, был знаменитый Сергей Петрович Боткин – врач-терапевт, лейб-медик Александра II и Александра III, снискавший славу выдающегося ученого, тонкого диагноста, талантливого педагога и общественного деятеля.
Евгений Сергеевич был четвертым ребенком в многодетной семье. Родился он 27 мая 1865 г. в Царском Селе, получил прекрасное домашнее воспитание, на основе которого его приняли сразу в пятый класс Второй Петербургской классической гимназии. Особое внимание в семье уделялось религиозному воспитанию детей, что, разумеется, принесло свои плоды. Мальчик также получил основательное музыкальное образование, приобрел тонкий музыкальный вкус. По субботам в доме Боткиных собирался столичный бомонд: профессора Военно-медицинской академии, писатели и музыканты, коллекционеры и художники, такие как И.М. Сеченов, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Бородин, В.В. Стасов, Н.М. Якубович, М.А. Балакирев. Духовная и бытовая атмосфера дома оказала большое влияние на становление характера и формирование личности будущего лейб-медика Царской Семьи.
С детских лет Евгений отличался скромностью, добрым отношением к окружающим, неприятием драк и любого насилия. Его старший брат, русский дипломат Петр Сергеевич Боткин вспоминает о нем: «С самого нежного возраста его прекрасная и благородная натура была полна совершенства. Он никогда не был похож на других детей. Всегда чуткий, деликатный, внутренне добрый, с необычайной душой, он испытывал ужас от любой схватки или драки. Мы, другие мальчишки, бывало, дрались с неистовством. Он, по обыкновению своему, не участвовал в наших поединках, но когда кулачный бой принимал опасный характер, он, рискуя получить травму, останавливал дерущихся. Он был очень прилежен и смышлен в учебе».
Блестящие способности Евгения Боткина в естественных науках проявились еще в гимназии. После ее окончания по примеру отца-врача он поступил на младшее отделение открывшегося приготовительного курса Военно-медицинской академии. В 1889 г. Евгений Сергеевич успешно окончил академию, получив звание «лекаря с отличием» и был удостоен именной Пальцевской премии, которую присуждали «третьему по старшинству баллов в своем курсе».
Свой врачебный путь Евгений Боткин начал в январе 1890 г. с должности врача-ассистента Мариинской больницы для бедных. Спустя год он отправился учиться в Германию, занимался у ведущих европейских ученых, знакомился с устройством берлинских больниц. В мае 1893 г. Евгений Сергеевич блестяще защитил диссертацию на соискание степени доктора медицины. В 1897 г. он был избран приват-доцентом Военно-медицинской академии.
Его вступительная лекция студентам отражает всегда отличавшее его отношение к больным: «Раз приобретенное вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаются в вашем неизменно сердечном к ним отношении. Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение – драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками... Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно. Так пойдем с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как ему быть полезным».
В 1904 г., с началом Русско-японской войны, Евгений Сергеевич Боткин отправился добровольцем на фронт и был назначен заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста. Не раз он бывал на передовых позициях, заменяя, по рассказам очевидцев, раненого фельдшера.
В изданной им в 1908 г. книге «Свет и тени Русско-японской войны 1904-1905 гг.: Из писем к жене» он вспоминал: «За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такой мере силу своей веры. Я был совершенно убежден, что, как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает. Я не дразнил судьбу, не стоял у орудий, чтобы не мешать стреляющим, но я сознавал, что я нужен, и это сознание делало мое положение приятным».
Из письма жене из Лаояна от 16 мая 1904 г.: «Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и потому больно, что столько проигрываем и столько теряем, но едва ли не больше потому, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога». По окончании войны Евгений Сергеевич Боткин был награжден орденами святого Владимира III и II степени с мечами «за отличие, оказанное в делах против японцев».
Внешне очень спокойного и волевого доктора Боткина отличала тонкая душевная организация. Его брат П. С. Боткин описывает следующий случай: «Я приехал на могилу к отцу и вдруг на пустынном кладбище услышал рыдания. Подойдя ближе, увидел лежащего на снегу брата [Евгения]. “Ах, это ты, Петя; вот, пришел с папой поговорить”, – и снова рыдания. А через час никому во время приема больных и в голову не могло прийти, что этот спокойный, уверенный в себе и властный человек мог рыдать, как ребенок».
Семейная жизнь Евгения Сергеевича не сложилась. Его супруга, Ольга Владимировна Боткина, оставила его, увлекшись модными революционными идеями и студентом Рижского политехнического техникума, моложе ее на 20 лет. На тот момент старший сын Боткиных Юрий жил уже отдельно; сын Дмитрий – хорунжий лейб-гвардии казачьего полка – с началом Первой мировой войны ушел на фронт и вскоре героически погиб, прикрывая отход разведывательного казачьего дозора, за что был посмертно награжден Георгиевским крестом IV степени. После развода с женой на попечении доктора Боткина остались младшие дети, Татьяна и Глеб, которых он беззаветно любил, и они отвечали ему таким же обожанием.
После назначения лейб-медиком Его Императорского Величества доктор Боткин с детьми переехал в Царское Село, где с 1905 г. жила Царская Семья. В обязанность лейб-медика входило лечение всех членов царской фамилии: он регулярно обследовал Императора, обладавшего довольно крепким здоровьем, лечил Великих Княжон, переболевших, казалось, всеми известными детскими инфекциями.
Большого внимания и заботы доктора требовало, разумеется, слабое состояние здоровья Государыни Александры Федоровны и Цесаревича. Тем не менее, будучи нравственным и крайне порядочным человеком, Евгений Сергеевич никогда в частных беседах не касался вопросов здоровья своих высочайших пациентов.
Начальник канцелярии Министерства Императорского двора генерал А.А. Мосолов отмечал: «Боткин был известен своей сдержанностью. Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна государыня и какому лечению следуют царица и наследник. Он был, безусловно, преданный их величествам слуга». Дочь доктора Татьяна также вспоминает: «Мой отец считал всегда совершенно недопустимым какие-либо пересуды и сплетни о Царской Семье и даже нам, детям, не передавал ничего, кроме уже заведомо свершившихся фактов».
Очень скоро лейб-медик Евгений Боткин искренне привязался к своим августейшим пациентам, покоренный их простым и добрым отношением, вниманием и чуткой заботой ко всем окружающим. Перенеся серьезную болезнь на императорской яхте «Штандарт» осенью 1911 г., доктор писал старшим сыновьям: «…Мне гораздо лучше и снова должен только благодарить Бога за свою болезнь: она не только доставила мне радость принять наших дорогих маленьких [младших детей Таню и Глеба] в своей милой каюте, не только приносит им радость навещать меня здесь, где им так нравится, но дала им необычайное счастье быть обласканными всеми Великими Княжнами, Наследником Цесаревичем и даже Их Величествами.
Я также истинно счастлив и не только этим, но и безграничной добротой Их Величеств. Чтобы успокоить меня, Императрица каждый день приходит ко мне, а вчера был и сам Государь. Я не в силах передать Вам, до какой степени я был тронут и счастлив. Своей добротой Они сделали меня рабом Своим до конца дней моих…»
Из другого письма, от 16 сентября 1911 г.: «Все были так добры к нашим маленьким, что я просто растроган. Государь подал им руку, Императрица поцеловала их смиренные головки, а о Великих Княжнах они вам сами напишут. Бесподобно было свидание Алексея Николаевича с Глебом. Сперва он и Тане, и Глебу говорил “Вы”, но скоро перешел на “ты”. Одним из первых вопросов к Глебу был: “Как называется это отверстие?” – “Не знаю”, – смущенно ответил Глеб. – “А ты знаешь?” – обратился он к Тане. “Знаю – полупортик”.
Дальше опять вопросы Глебу: “Чей это костыль?” – “Папулин”, – тихо отвечает Глеб. [Так дети доктора Боткина всегда звали своего отца, Евгения Сергеевича] “Чей?” – удивленный вопрос. – “Папулин”, – повторяет окончательно смущенный Глеб. Тогда я объяснил, что значит это странное слово, но Алексей Николаевич еще несколько раз потом, среди другого разговора, повторял свой вопрос, заинтересованный забавным ответом и, вероятно, смущением Глеба, но тот уже отвечал смело…
Вчера, когда я днем лежал одиноко и грустил об уехавших детках, вдруг, в обычное время, пришла развлекать меня Анастасия Николаевна и захотела все делать для меня, что делали мои детки, например, дать вымыть руки. Пришла и Мария Николаевна, и мы с ней играли в нулики и крестики, а сейчас забегала Ольга Николаевна – право, точно Ангел, залетом. Добрая Татьяна Николаевна навещает меня каждый день. Вообще меня все страшно балуют…»
Дети доктора Евгения Боткина также сохранили яркие воспоминания о днях, проведенных в Царском Селе, недалеко от Александровского дворца, в котором жила Царская Семья. Татьяна Мельник-Боткина позднее напишет в своих мемуарах: «Великие Княжны… постоянно посылали поклоны, иногда персик или яблоко, иногда цветок или просто конфетку, если же кто-нибудь из нас захварывал – а со мной это случалось часто, – то непременно каждый день даже Ее Величество справлялась о здоровье, присылала святую воду или просфоры, а когда меня остригли после брюшного тифа, Татьяна Николаевна собственноручно связала голубую шапочку.
И вовсе не мы одни пользовались каким-либо исключительным расположением Царской Семьи: свои заботы и внимание Они распространяли на всех, кого знали, и часто в свободные минуты Великие Княжны шли в комнаты какой-нибудь судомойки или сторожихи, чтобы понянчить там детей, которых Они все очень любили».
Как видно из немногих сохранившихся писем доктора Боткина, особенно трепетно он был привязан к Наследнику. Из письма Евгения Сергеевича, написанного 26 марта 1914 г. по дороге в Севастополь: «…под окном гуляет ненаглядный Алексей Николаевич. Сегодня Алексей Николаевич обходил вагоны с корзиночкой маленьких дутых яиц, которые он продавал в пользу бедных детей по поручению великой Княгини Елизаветы Федоровны, севшей к нам в поезд в Москве…»
Очень скоро именно Цесаревич стал главным объектом тревог и врачебной заботы Евгения Сергеевича. Именно с ним доктор проводил большую часть своего времени, зачастую при угрожающих жизни приступах днями и ночами не отходя от постели больного Алексея. Из письма доктора детям (Спала, 9 октября 1912 г.): «Сегодня особенно часто вспоминаю Вас и ясно представляю, что должны Вы были почувствовать, увидав в газетах мое имя под бюллетенем о состоянии здоровья нашего ненаглядного Алексея Николаевича… Я не в силах передать Вам, что я переживаю… я ничего не в состоянии делать, кроме как ходить около Него… ни о чем не в состоянии думать, кроме как о Нем, о его Родителях… Молитесь, мои детки… Молитесь ежедневно, горячо за нашего драгоценного Наследника…»
Спала, 14 октября 1912 г.: «… Ему лучше, нашему бесценному больному. Бог услышал горячие молитвы, столькими к Нему возносимые, и Наследнику положительно стало получше, слава Тебе, Господи. Но что это были за дни. Как годы легли они на душу… И сейчас она еще не может вполне расправиться – так долго бедному Наследнику еще нужно будет поправляться и столько еще случайностей может быть на пути…»
Летом 1914 г. в Петербурге начались беспорядки. Бастующие рабочие толпами ходили по улицам, крушили трамваи и фонарные столбы, убивали городовых. Татьяна Мельник-Боткина пишет: «Причины этих беспорядков никому не были ясны; пойманных забастовщиков усердно допрашивали, почему они начали всю эту переделку. “А мы сами не знаем, – были их ответы, – нам надавали трешниц и говорят: бей трамваи и городовых, ну мы и били”». Вскоре же началась Первая мировая война, вызвавшая поначалу грандиозный патриотический подъем у русского народа.
С началом войны Император практически безвыездно жил в Ставке, находившейся вначале в Барановичах, а затем в Могилеве. Доктору Боткину Государь поручил оставаться при Императрице и детях в Царском Селе, где их стараниями стали открываться лазареты. В доме, где Евгений Сергеевич жил с детьми, он также устроил лазарет, куда часто приезжали навестить раненых Государыня и две ее старшие дочери. Однажды Евгений Сергеевич привез туда и маленького Цесаревича, также изъявившего желание навестить раненых солдат в лазарете.
«Я удивляюсь Их трудоспособности, – рассказывал Евгений Сергеевич своей дочери Тане о членах Царской Семьи. – Уже не говоря про Его Величество, который поражает тем количеством докладов, которые он может принять и запомнить, но даже Великая Княжна Татьяна Николаевна. Например: Она, прежде чем ехать в лазарет, встает в 7 часов утра, чтобы взять урок, потом Они обе едут на перевязки, потом завтрак, опять уроки, объезд лазаретов, а как наступит вечер, Они сразу берутся за рукоделие или за чтение».
Во время войны все будни императорского лейб-медика проходили одинаково – в работе, а праздники отличались посещением с детьми Литургии в Федоровском Государевом соборе, куда приезжали и члены Царской Семьи. Татьяна Мельник-Боткина вспоминала: «Я никогда не забуду того впечатления, которое меня охватило под сводами церкви: молчаливые стройные ряды солдат, темные лики Святых на почерневших иконах, слабое мерцание немногих лампад и чистые, нежные профили Великих Княжон в белых косынках наполняли душу умилением, и жаркие слова молитвы без слов за эту Семью семи самых скромных и самых великих русских людей, тихо молившихся среди любимого ими народа, вырывались из сердца».
В конце февраля 1917 г. Россию охватила волна революционных событий. Государь и Государыня были обвинены в государственной измене и по приказу Временного правительства помещены под арест в Александровском дворце Царского Села. Им неоднократно предлагалось тайно покинуть Россию, однако, все предложения подобного рода были ими отвергнуты. Даже будучи в заключении в холодном Тобольске и терпя разные лишения, Александра Федоровна говорила доктору Боткину: «Я лучше буду поломойкой, но я буду в России».
Императорской свите комиссары Временного правительства предложили покинуть Царскую Семью, иначе бывшим придворным грозило разделить их нерадостную участь. Как глубоко порядочный и искренне преданный Царской Семье человек, доктор Боткин остался с Государем.
Татьяна Мельник-Боткина описывает день, когда ее отец принял это решение: «…Мой отец, всю ночь дежуривший при Их Высочествах, еще не возвращался, и в этот момент мы с радостью увидали его карету, въезжавшую во двор. Вскоре его шаги раздались по лестнице, и он вошел в комнату в пальто и с фуражкой в руках.
Мы кинулись к нему с приветствиями и расспросами о здоровье Их Высочеств, которые уже все лежали [серьезно заболев корью], но он отстранил нас, чтобы не заразить корью и, сев в сторонке у дверей, спросил, знаем ли мы, что происходит. “Конечно, знаем, но разве это все так серьезно?” – ответили мы, уже сами теперь встревоженные видом отца, у которого сквозь обычную выдержку и спокойствие проскальзывало что-то пугавшее нас. “Настолько серьезно, что существует мнение, будто, во избежание кровопролития, Государь должен отречься от престола, хотя бы в пользу Алексея Николаевича”.
Мы ответили на это гробовым молчанием. “Несомненно, что и здесь, в Царском, начнутся выступления и беспорядки и, конечно, центром будет дворец, поэтому я Вас очень прошу уехать пока из дома, так как я сам переселяюсь во дворец. Если вам дорого мое спокойствие, то вы это сделаете”. – “Когда же, к кому?” – “Не позже, чем через два часа, я должен быть обратно во дворец, а до этого я бы лично хотел отвезти вас”. И действительно, через два часа мы с младшим братом уже были водворены к старому другу наших родителей…»
В конце мая 1917 г. доктор Боткин был временно выпущен из-под ареста, поскольку жена его старшего сына Юрия находилась при смерти. После ее выздоровления доктор обратился с просьбой вернуться к Их Величествам, поскольку по правилам лицо из свиты, выпущенное из-под ареста, нельзя было впускать обратно. Вскоре ему дали знать, что председатель Временного правительства А. Ф. Керенский лично желает его видеть.
Разговор происходил в Петрограде: Керенский предупредил Боткина о решении Временного правительства отправить арестованную Семью Государя в Сибирь. Тем не менее, 30 июля доктор Евгений Сергеевич вошел к арестованным в Александровский дворец, а в ночь с 31 июля на 1 августа его вместе с членами Царской Семьи увезли в Тобольск.
Евгений Сергеевич Боткин с дочерью Татьяной и сыном Глебом
В Тобольске предписывалось соблюдать тот же режим, что и в Царском Селе, то есть, никого не выпускать за пределы отведенных помещений. Доктору Боткину, однако, разрешалось оказывать медицинскую помощь населению. В доме купца Корнилова у него было две комнаты, в которых он мог проводить прием больных из местного населения и солдат охраны. Он писал об этом: «Их доверие меня особенно трогало, и меня радовала их уверенность, которая их никогда не обманывала, что я приму их с тем же вниманием и лаской, как всякого другого больного и не только как равного себе, но и в качестве больного, имеющего все права на все мои заботы и услуги».
Поскольку Государю, Государыне и Их детям не разрешалось выходить за пределы ограды, доктор Боткин без их ведома написал Керенскому письмо, в котором сообщал, что считает своим долгом врача заявить о недостатке моциона для арестованных и просить разрешения предоставить Им прогулки в город, хотя бы и под охраной. Вскоре пришел ответ Керенского с разрешением, однако, когда Евгений Сергеевич показал письмо начальнику караула, то последний заявил, что разрешить прогулок не может, так как может произойти покушение на Государя.
По мнению дочери Боткина Татьяны, прибывшей к отцу в Тобольск вместе с младшим братом, такие предположения были совершенно неосновательны, поскольку практически все население города относилось к членам Царской Семьи с прежними верноподданническими чувствами.
В апреле 1918 г. в Тобольск прибыл близкий друг Я.М. Свердлова комиссар В. Яковлев, который сразу же объявил врачей также арестованными. У доктора Боткина, который даже с приходом большевиков продолжал носить форму – генеральское пальто и погоны с вензелями Государя, – потребовали снять погоны. Он ответил на это, что погон не снимет, но, если это грозит какими-нибудь неприятностями, просто переоденется в штатское.
Из воспоминаний Татьяны Мельник-Боткиной: «11 апреля… часов около 3-х мой отец пришел нам сказать, что по распоряжению Яковлева его и доктора Деревенко также объявляют арестованными вместе с Их Величествами, неизвестно на сколько времени, может быть, только на несколько часов, а может быть, дня на два, на три. Взяв только маленький чемоданчик с лекарствами, сменой белья и умывальными принадлежностями, мой отец надел свое чистое дворцовое платье, то есть то, в котором он никогда не ездил к больным, перекрестил, поцеловал нас, как всегда, и вышел.
Был теплый весенний день, и я смотрела, как он осторожно на каблуках переходил грязную улицу в своем штатском пальто и фетровой шляпе. Мы остались одни, недоумевая, что может означать арест. Часов в семь вечера к нам прибежала Клавдия Михайловна Битнер. “Я пришла Вам сказать по секрету, что сегодня ночью увозят Николая Александровича и Александру Федоровну, и Ваш отец и Долгоруков едут с ними. Так что, если хотите что-либо папе послать, то Евгений Степанович Кобылинский пришлет солдата из караула”. Мы от души поблагодарили ее за сообщение и принялись укладывать вещи, а вскоре получили прощальное письмо от отца».
Подвал Ипатьевского дома, в котором были убиты Царская Семья и их верные слуги
По заявлению Яковлева, с Государем разрешалось поехать или Татищеву, или Долгорукову, и по одному из мужской и женской прислуги. О докторах не было никаких распоряжений, но еще в самом начале услыхав, что Их Величества едут, доктор Боткин объявил, что он поедет с Ними. “А как же Ваши дети?” – спросила Александра Федоровна, зная о его близких отношениях с детьми и тех тревогах, которые доктор переживал в разлуке с ними. Евгений Сергеевич ответил, что на первом месте для него всегда стоят интересы Их Величеств. Государыня до слез была этим тронута и очень сердечно его поблагодарила.
В ночь с 25 на 26 апреля 1918 г. Николай II c Александрой Федоровной и дочерью Марией, князь Долгоруков, горничная Анна Демидова и доктор Евгений Боткин под конвоем отряда особого назначения под руководством Яковлева были направлены в Екатеринбург. Татьяна Мельник-Боткина пишет: «Я с содроганием вспоминаю эту ночь и все за ней последующие дни. Можно себе представить, каковы были переживания и родителей, и детей, никогда почти не разлучавшихся и так сильно любивших друг друга, как любили Их Величества Их Высочеств…
В эту ночь я решила не ложиться и часто смотрела на ярко освещенные окна губернаторского дома, в которых, казалось мне, появлялась иногда тень моего отца, но я боялась открывать штору и очень явно наблюдать за происходящим, чтобы не навлечь неудовольствие охраны. Часа в два ночи пришли солдаты за последними вещами и чемоданом моего отца… На рассвете я потушила огонь…
Наконец ворота загородки открылись и ямщики, один за другим, стали подъезжать к крыльцу. Во дворе стало оживленно, появились фигуры слуг и солдат, тащившие вещи. Среди них выделялась высокая фигура старого камердинера Его Величества Чемадурова, уже готового к отъезду. Несколько раз из дому выходил мой отец, в заячьем тулупчике князя Долгорукова, так как в его доху закутали Ее Величество и Марию Николаевну, у которых не было ничего, кроме легких шубок…
Вот тронулись. Поезд выехал из противоположных от меня ворот загородки и загнул мимо забора, прямо на меня, чтобы затем под моими окнами повернуть налево по главной улице. В первых двух санях сидели четверо солдат с винтовками, затем Государь и Яковлев. Его Величество сидел справа, в защитной фуражке и солдатской шинели. Он повернулся, разговаривая с Яковлевым, и я, как сейчас, помню Его доброе лицо с бодрой улыбкой. Дальше опять были сани с солдатами, державшими между коленей винтовки, потом возок, в глубине которого виднелась фигура Государыни и красивое, тоже улыбающееся такой же ободряющей улыбкой, как у Государя, личико Великой Княжны Марии Николаевны, потом опять солдаты, потом сани с моим отцом и князем Долгоруковым. Мой отец заметил меня и, обернувшись, несколько раз благословил…»
Больше ни Татьяне, ни Глебу не довелось увидеться со своим обожаемым отцом. На все их просьбы о разрешении поехать вслед за отцом в Екатеринбург им отвечали, что даже в случае, если их туда доставят, им никогда не будет позволено встретиться с арестованными.
Прибывших в Екатеринбург узников красноармейцы сняли с поезда и обыскали. У князя Долгорукова были найдены два револьвера и крупная денежная сумма. Его отделили и отвезли в тюрьму, а остальных, на извозчиках, в Ипатьевский особняк.
Режим содержания в «доме особого назначения» разительно отличался от режима в Тобольске. Евгению Сергеевичу Боткину не нашлось комнаты – он спал в столовой на полу вместе с камердинером Чемадуровым. Сам дом окружили двойным забором, из которых один был так высок, что от Вознесенского храма, расположенного на горе напротив, виднелся только золотой крест; однако, как следует из писем доктора, и видеть крест заключенным доставляло большое удовольствие.
Дочь Боткина Татьяна замечала: «… Все-таки первые дни, по-видимому, еще было более или менее сносно, но уже последнее письмо, помеченное третьим мая, было, несмотря на всю кротость моего отца и желание его во всем видеть только хорошее, очень мрачное. Он писал о том, как обидно видеть ничем не заслуженное недоверие и получать резкие отказы со стороны охраны, когда обращаешься к ним как врач с просьбой о послаблениях для заключенных, хотя бы в прогулках по саду. Если в тоне моего отца проскальзывало недовольство, и если он начинал считать охрану резкой, то это значило, что жизнь там уже очень тяжела, и охрана начинала издеваться».
В Государственном архиве Российской Федерации хранится последнее, неоконченное письмо Евгения Сергеевича, написанное накануне страшной ночи убийства: «Я делаю последнюю попытку написать настоящее письмо – по крайней мере, отсюда… Мое добровольное заточение здесь настолько временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер, умер для своих детей, для друзей, для дела... Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен – все равно, последствия практически одинаковы…
Позавчера я спокойно читал… и вдруг увидел краткое видение – лицо моего сына Юрия, но мертвого, в горизонтальном положении, с закрытыми глазами. Вчера, за тем же чтением я вдруг услышал слово, которое прозвучало как «Папуля». Я едва не разрыдался. И это слово не галлюцинация, потому что и голос был похож, и я на мгновение не сомневался, что это моя дочь, которая должна быть в Тобольске, говорит со мною… Я, вероятно, никогда больше не услышу этот такой дорогой голос и не почувствую те столь дорогие объятья, которыми мои детки так меня баловали…
Надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза… Меня поддерживает убеждение, что “претерпевший до конца спасется“ и сознание, что я остаюсь верным принципам выпуска 1889-го года. Если вера без дел мертва, то дела без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединится и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей…
Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына».
Последний русский лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, выполняя свой врачебный и человеческий долг, сознательно оставался с Царской Семьей до последних дней Их жизни и вместе с ними принял мученическую кончину в подвале Ипатьевского дома в ночь с 16 на 17 июля 1918 г.
Православный вестник. PDF
Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте.
